Подари мне надежду

[pixyatnya]

Сначала пару слов, можно? Типа оправдание

Само оправдание

Основная идея фика впервые родилась у Изита. Позже я узнала о том, как трудно пришлось Горацио в детстве, а уж после 4х15 образ заплаканного рыжего мальчика - испуганного, но не сломленного - не выходил из моей головы. Мне отчаянно хотелось написать что-то жизнеутверждающее и незамысловатое на эту тему и подарить юному Горацио каплю тепла. В итоге в сюжет вклинился мир ГП (без него, похоже, никуда), и получился кроссовер.
Результат перед вами

АПД: Это отредактированная версия фика, которую я выложила на Сказки. Кажется, я учла все пожелания читателей-критиков и, кроме того, добавила одну крошечную деталь (цвет мантии), которая мне пригодится в будущем И изменила имя целительницы, но оно все равно похоже на имя матери Снейпа, ничего не поделаешь

Название: Подари мне надежду

Фандом: CSI: Miami
Авторы: Pixiе и IsiT
Бета: Увы, нет
Рейтинг: PG
Пейринг: Горацио Кейн, нжп
Жанр: General/Drama/Crossover

Диклаймер: Персонажи и мир сериала "CSI: Miami" принадлежат Джерри Брукгеймеру и прочим создателям сериала. Мир ГП, как известно, принадлежит мадам Роулинг. Наше - только сюжет этой истории и нжп Поиграем - и вернем на место. Мы ведь правила давно знаем.

Саммари: Вы верите в волшебство?

Комментарии: Прим. Pixie: Легкий кроссовер с миром Гарри Поттера.
Думаю, это частичное AU, потому что я не учитываю шестой сезон CSI: Miami (для сюжета не существенно, это важно для моего восприятия персонажей). Кроме того, я ничего не знаю о детстве Горацио и его родителях кроме того, что написано в Википедии и показано в четвертом сезоне, поэтому изложенное ниже может не сочетаться с какими-то, пока не известными мне фактами канона AU по отношению к седьмой книге ГП (тоже важно не для сюжета, а для восприятия персонажей).

Ворнинг: Дженовый флафф!

Размещение на других ресурсах: только с разрешения авторов!

Размер: большое мини

Статус: Закончен.


Подари мне надежду

Вызов случился под вечер, когда невыносимая летняя жара уже начала уступать место едва ощутимой пока вечерней прохладе.

Ограбление банка, перестрелка в помещении банка и на улице... Убит охранник... Одна случайная жертва на улице... Преступники скрылись с места преступления...

Всего лишь сухие слова диспетчера, но они скрывают за собой очередную трагедию, случившуюся сегодня в солнечном Майами. Увы, и этот вечер тоже оказался неспокойным.

Годы работы в полиции приучают к тому, что на месте преступления царит почти привычная рабочая обстановка. Невозможно каждый раз столь же остро переживать увиденные трагедии, как в первое время. Полицейский, как и врач, должен суметь удержаться на тонком лезвии, разделяющем холодное равнодушие и эмоциональную тупость. Удержаться от излишних, и потому губительных, жалости и страданий, которые вредят делу и разрушают душу.

Однако было одно обстоятельство, к которому Горацио Кейн так и не смог привыкнуть. Среди желтых заградительных лент, суеты парамедиков и патрульных, шумных переговоров по рации, доклада Алекс, кратких отчетов детективов обнаружилось то, что никогда не оставляло лейтенанта спокойным.

Худая детская фигурка, одиноко стоящая возле каменной колонны ближайшего от банка здания. Даже с расстояния Горацио видел, что ребенок очень бледен.

- Дочь жертвы, - осторожно проговорила подошедшая Елена. Ей был слишком хорошо знаком этот взгляд лейтенанта, устремленный сейчас на девочку. - Все произошло на ее глазах. Мать успела толкнуть дочь на тротуар и закрыть собой, когда началась стрельба, но сама...

- Я понял, - кивнул Горацио.

- Отца пока не нашли. Известно, что они с убитой миссис Кимли были в разводе, поэтому социальная служба пока заберет ребенка с собой. Они уже выехали.

- Спасибо, Елена, - лейтенант направился к девочке. - Как ее зовут?

- Эмили, - ответила детектив Салас и неуверенно добавила: - Может быть, стоит подождать психолога? Кажется, девочка в глубоком шоке после случившегося. Во всяком случае, патрульный не смог от нее ничего добиться.

- А я не буду ничего добиваться, - Горацио привычным жестом снял солнцезащитные очки и начал всматриваться в лицо Эмили. - Я просто хочу убедиться, что с ней все в порядке.

Елена покачала головой.

На вид девочке было около восьми лет. Каштановые волосы еще недавно были заплетены в две аккуратные косички, но теперь несколько прядей выбились, и их перебирал горячий ветер. Эмили стояла, опустив голову, обхватив себя руками, и часто дышала, стараясь не расплакаться. Она не никак не отреагировала, когда Горацио подошел совсем близко.

- Эмили, - мягко позвал он и опустился на колено рядом с девочкой. - Меня зовут Горацио Кейн. Скажи, как ты себя чувствуешь? У тебя что-то болит?

Она подняла голову, встретившись глазами со взглядом лейтенанта, и мужчина опять поразился тому, каким знакомым остается для него этот взгляд заплаканных детских глаз. Даже через десятилетия в такие моменты Горацио не переставал хоть на миг возвращаться в прошлое, когда такие же испуганные, полные слез и страха глаза, он мог бы увидеть в зеркале...

* * *

Большой город никогда не отдыхает. Его улицы обречены терпеть шарканье ног, смех, шепот и ругань; шелест автомобильных колес, скрип тормозов. Мегаполис не замирает ни на секунду, словно громадное гнездо вечно копошащихся существ, не прекращающих свою возню ни глухой ночью, ни ранним утром.

- Тер-рр-рмитник, - любила со злостью повторять тетушка Линди, когда ее сын приходил после "кокаиновых вечеринок" в трущобах Бруклина, накачанный наркотиками до полной невменяемости. - Эти мерзкие твари отравляют всех вокруг своим ядом. Ненавижу этот термитник!

И вытирала обветренные руки о грязный передник.

Даже летом, когда сады и парки утопали в зелени, Нью-Йорк казался серым, сплошь состоящим из камня, бетона и стекла. По улицам неслась пыль, которая поднималась вверх, соединяясь с грязно-серой шапкой вечного смога, которая будто стремилась задушить город в облаках ядовитого тумана. Маленькому Горацио Нью-Йорк напоминал большого зубастого зверя, с ног до головы покрытого коричнево-серой свалявшейся шерстью, а из ее клочьев и складывался душный жирный смог. Такое страшное существо мальчик увидел однажды в одной из своих книг со сказками, и тут же понял, что оно очень похоже на город, в котором он живет. С тех пор он с опаской поглядывал на сизые тучи, ожидая увидеть в них яркие, словно фары автомобиля, глаза зверя. Конечно, Горацио знал, что сказки - это всего лишь выдумка, не более чем фантазии, вроде тех, что он сам представлял себе по вечерам, кутаясь в одеяло, но страх никуда не уходил.

Перед сном мальчик часто прислушивался к шагам на лестнице, но мама, видимо, опять перешивала купленную на распродаже одежду, и потому он засыпал, так и не дождавшись поцелуя на ночь. Недавно мама сказала Горацио, что скоро у него появится братик или сестричка. Глаза у нее при этом были немного грустные, и хотя мальчик догадывался, почему, он так и не решился спросить. И так было видно, что миссис Кейн боится.

За последние два года отец стал пить слишком много. Самым плохим было то, что алкоголь делал его чересчур агрессивным. Позже, когда хмель покидал голову, мистер Кейн обещал "больше никогда ни капли", но проходило пару недель, и все начиналось сначала. А недавно он перестал каяться и обещать а, напротив, стал прикладываться к бутылке все чаще и называть ремень "самым лучшим воспитательным средством".

Жить в постоянном страхе, ожидая, что вот-вот разразится очередной скандал, который, возможно, закончится и рукоприкладством, было слишком тяжело для матери Горацио, не говоря уже о самом семилетнем мальчике. Каждый такой вечер, проходящий под крики ссорящихся родителей и ругань отца, вскоре стал для Горацио настоящим кошмаром, снова и снова воплощаемым в жизнь. Мальчик не мог понять, как мама не боится за братика или сестричку - кто же сможет защитить их в эти темные пугающие вечера?

А пока в доме начали появляться разные интересные вещи, вроде детской кроватки и смешной маленькой одежды, которую мама подолгу держала в руках, рассматривая, а потом, бережно расправив каждую складку, убирала в шкаф.

Сам Горацио уже почти смирился с тем, что его защитить некому, поэтому нужно самому научиться противостоять навалившимся проблемам. Он не был слабым, нет! Этим летом Горацио несколько раз приходил домой с расквашенным носом и разбитой губой, зато все окрестные мальчишки твердо усвоили - связываться с рыжим Кейном, насмехаясь над его волосами, веснушками или потрепанной одеждой, не стоит. Сохранишь себе здоровье, и не придется бегать к маме за утешением и зеленкой. Сверстники держались на почтительном расстоянии, ребята постарше пока не интересовались малявкой-Кейном. Горацио это вполне устраивало. Но отец... Мальчик не мог помочь даже себе, не говоря уже о том, чтобы успешно вступаться за маму.

- Настоящие мужчины не плачут, так что нечего реветь, как девчонка, - презрительно тянул мистер Кейн, глядя, как шестилетний сын давится слезами в углу. Горацио до сих пор вспоминал об этом со смесью гнева и стыда. - Твоя мать заслужила хорошей трепки за то, что не смогла тебя как следует воспитать!

Горацио не мог ничего ответить, он и думать не мог, только дрожать от сковавшего тело липкого страха. Мальчик и рад был бы не плакать, и еще больше ему хотелось защитить маму, однако все его по-детски отчаянные попытки приводили к тому, что отец озлоблялся еще больше. Тогда доставалось не только матери, но и сыну.

От отца почти всегда несло перегаром. С тех пор Горацио не переносил этот запах. Когда Келли вместе с своим отцом пришла к нему за помощью, он поручил дело о наезде на человека только что принятому в команду Райану Вулфу. Во время разговора с мистером Дюкейном лейтенант усилием воли удержал себя от резких слов.

- Я чувствую запах алкоголя, - сказал он тогда. Келли не знала, да и не могла знать, что для него эти слова были проявлением крайнего неодобрения.

В те тяжелые дни Горацио особенно сильно ненавидел своего отца. Кусая губы от бессилия, он мог только защищаться от ударов - ребенку нечего было противопоставить взрослому мужчине.

Юный Кейн изо всех сил пытался найти отдушину, занятие, давшее бы ему шанс не сойти с ума. Даже в семь лет Горацио понимал, что не хочет становиться бесшабашным и безжалостным хулиганом, в которых часто превращались дети с такими же, как у него проблемами. Накопившуюся злость на родителей они срывали на сверстниках и совершенно незнакомых людях. Пронаблюдав несколько раз, как двенадцатилетних нарушителей в наручниках запихивают в полицейскую машину, мальчик твердо решил, что не позволит себе скатиться до этого унизительного шествия на глазах у всего района: когда твою голову насильно наклоняют и твердой рукой усаживают в сияющую мигалками машину. Он не выдержит слез матери и ощущения того, что подвел ее, оставив наедине с отцом. Горацио неукоснительно следовал обещанию, данному самому себе на седьмой День рождения - во что бы то ни стало не позволить отцу сломать его и сделать таким же чудовищем.

Иллюзорное спасение от постоянно нависающей угрозы пришло, как ни странно, в виде увлечения маленького Горацио химией. Конечно, скорее "химией", потому что детские научно-популярные книги вряд ли можно было бы назвать по-настоящему серьезными, однако мальчика они завораживали. Впрочем, как и вся школьная библиотека, которую он методично исследовал в поисках новых интересных книг. Тишина, мягкий свет, чуть слышный пыльный запах, казавшийся Горацио запахом знаний, высокие книжные полки - все это создавало иллюзию места, где можно укрыться от собственных страхов и проблем. Иллюзией это было потому что страх всегда жил в душе, и только величественная тишина библиотеки на время загоняла его в самый дальний и темный угол души.

Исправно откладывая карманные деньги, которые мама давала Горацио на обеды, мальчик накопил сумму, достаточную для того, чтобы в один прекрасный день купить себе набор для юных химиков - несколько реактивов в коробке и книжечку с описанием простейших наглядных реакций, вроде мини-фейрерверков или горения водорода.

Горацио был счастлив, с замирающим сердцем вскрывая покрытую полиэтиленовой пленкой коробку, дрожащими от восторга пальцами перебирая хрупкие стеклянные пробирки и баночки с реактивами. Детская любознательность, помноженная на пытливый ум несомненно талантливого ребенка и отчаянное до слез желание сбежать от пугающей реальности, привели к тому, что мальчик часами не отходил от заветных пробирок и химикалий. Опыты, приведенные в книге, быстро закончились, но тяга к исследованиям никуда не делась. Наука тогда казалась для ребенка чем-то удивительным и достаточно простым, открытые на собственном опыте закономерности легко запоминались, и познание мира с помощью такой "науки" представлялось Горацио самым увлекательным занятием на свете. "Анализу" подвергалось все - от листьев растущих в саду растений до тайком утащенных у мамы бусинок от порвавшегося браслета. Химические реакции, естественно, были непонятны семилетнему мальчику, однако названия простых веществ, вроде кислот или щелочей, а также названия химических элементов (как знакомые всем кислород или водород) запоминались сами собой, в процессе чтения книг или "опытов". Много позже взрослый Горацио Кейн, выбирая специализацию в полиции, остановился на профессии сапера отчасти именно потому, что она напомнила ему о детских увлечениях и идеалах - сплаве науки и силы, способной защитить других людей. А уж криминалистика была почти воплощением мальчишеских мечтаний.

Счастье, однако, продлилось всего три месяца. Однажды Горацио, вернувшись из школы домой, застал на пороге маму. Она мягко взяла его за плечо и вывела обратно во двор со словами:

- Погуляй еще немного, милый. Пожалуйста. Нам с папой нужно поговорить.

Но Горацио прекрасно видел ее покрасневшие усталые глаза и синяк на плече, видневшийся из-под короткого рукава кофты. Уже знакомая смесь страха и гнева поднялась у ребенка внутри.

- Он опять пьяный? - одними губами спросил мальчик. Последний срыв у отца был две недели назад.

- Идем, - мама настойчиво подталкивала сына к воротам, подальше от дома. - Я сама разберусь. Отца, кажется, выгнали с работы. Он... в ярости.

- Я уйду, но только с тобой! - Горацио чувствовал, что его сердце пустилось вскачь. "В ярости" - это очень-очень плохо. Мальчик вцепился в мамину руку. - Давай сейчас уедем к миссис Райс, твоей подруге.

- Он устроит скандал и там! Думаешь, отец не знает, куда я могу пойти? Будет только хуже, а я не хочу, чтобы и Кэтрин пострадала от него. Горацио, хороший мой, пожалуйста, послушай маму - иди, погуляй еще чуть-чуть.

Мальчик изо всех сил боролся с желанием убежать прямо сейчас, уйти подальше отсюда, чтобы не видеть и не слышать отцовской брани, не ощущать отвратительно-душного запаха алкоголя и, главное, не чувствовать ударов тяжелой, безжалостной руки. Горацио шмыгнул носом и часто заморгал, прогоняя навернувшиеся слезы. Мама ласково провела рукой по его волосам.

- Солнышко... Ты же не забыл, что ты мое рыжее солнышко? - прошептала она, перебирая мягкие пряди. - Я не хочу бояться за тебя...

- А я за тебя, - шепотом признался Горацио. - Я не хочу, чтобы...

Его прервал шум, донесшийся из дома - звон разбившегося стекла, грохот от падения на пол множества предметов и злой крик отца. Миссис Кейн бросилась к дому, но Горацио на миг застыл, увидев темный силуэт в своей комнате, а потом кинулся вслед за мамой.

Он обогнал ее на лестнице и влетел в комнату, с ужасом ощущая, как хрустит под ногами разбитое стекло. Взгляд расширившихся от ужаса синих глаз перебегал с осколков пробирок и баночек на разноцветные пятна рассыпавшихся реактивов и залитые чем-то страницы любимых книг. Горацио замер на пороге, боясь сделать еще шаг и поверить, что все это происходит на самом деле. Отец обернулся к нему. Налитые кровью глаза сузились.

- Мой сын не будет заниматься этими бреднями! На прошлой неделе ты завонял весь дом этими химикалиями. Я не позволю тебе тратить время на всякие глупости. Настоящий мужчина... - тут запнулся, захлебнувшись слюной, и закашлялся.

Горацио не мог пошевелиться. Ему казалось, что стоит сделать хоть шаг, и придется признать, что отец все-таки уничтожил ту единственную соломинку, которая позволяла держаться; уничтожил этот маленький, но такой родной мир, где мальчик жил своей жизнью, узнавал что-то новое, где сумел доказать себе, что его в будущем ждет совсем другая жизнь, где не будет места крикам, побоям и страху.

По страницам одной из книг растеклось большое пятно, начавшее разъедать бумагу и чернила. Кислота?! Горацио бросился вперед, пытаясь спасти остатки того, что еще пару минут назад было его "лабораторией". Он успел схватить несколько книг, ощутив, как пальцы чем-то резко обожгло, но тут мальчика больно ухватили за волосы и подняли вверх.

- Когда отец говорит, ты должен слушать! Брось эти бумажки сейчас же!

- Джеймс, перестать! - раздался сзади испуганный голос мамы. - Ему же больно! Отпусти его!

Но отец не обратил на нее внимания.

- Кажется, я сказал тебе бросить! - он сильно встряхнул сына. Горацио всхлипнул, но, несмотря на боль, книг не выпустил.

- Ну?! - мистер Кейн протянул руку, чтобы выхватить разорванные страницы, и тогда мальчик тихо, но четко произнес:

- Нет.

На мгновение повисла тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием отца. Горацио смаргивал слезы - руку жгла кислота с переплета. Мистер Кейн выругался и с силой оттолкнул мальчика от себя. Горацио упал, прижимая к груди драгоценные книги, и больно ушиб плечо.

- Джеймс! - вскрикнула миссис Кейн. - Пожалуйста, не трогай нашего мальчика! Давай успокоимся, и все уберем, - она попыталась образумить мужа спокойным голосом. - Это библиотечные книги, их нужно вернуть, а что касается...

- Мы их вернем, - почти также спокойно отозвался отец. - Но вначале я научу сына правилам приличия. Ну же, сынок, отдай папе книжку.

Горацио смотрел, как отец медленно приближается, на ходу вытаскивая ремень. Большая металлическая пряжка лязгнула возле носа мальчика. Он поднял глаза на отца и увидел, что его взгляд не больше не затуманен алкоголем, а налившиеся кровью белки вместе с ясной радужкой и широкими зрачками производили жуткое впечатление. После приступа ярости хмель испарился, оставив после себя разумную жестокость, куда более страшную. Ребенок крепко зажмурился, а потом вскочил:

- Нет! - задыхаясь, проговорил Горацио. - Нет! Нет!

Мистер Кейн рассмеялся, и от его грубого издевательского смеха у мальчика замерло все внутри. Паника, резкая, словно пощечина, застелила глаза, застучала молоточками в виски, и Горацио, сорвавшись с места, сломя голову понесся прочь из комнаты, сбежал вниз по лестнице и выскочил на улицу.

Он не слышал, что кричали родители ему вслед, в голове раз за разом звучал спокойный до дрожи в теле голос отца. Горацио бежал, не ощущая бегущих по щекам слез, ветер свистел у него в ушах, превращая голос отца в змеиное шипение. Пережитый испуг гнал ребенка прочь от дома, заставляя его бежать еще быстрее. Единственной вещью, поддерживающей связь с реальностью, были книги, которые мальчик из последних сил прижимал к груди.


* * *

Стремительный побег от опасности закончился, когда Горацио споткнулся о лежащую посреди дороги корягу и упал на землю. На этот раз падение завершилось разбитым носом и содранными коленками. Мальчик поднялся на ноги, зажимая рукой нос, но тут же снова опустился на землю.

Вокруг не было ни души. Это место считалось заброшенным - на самом краю улицы, рядом с рекой и старым покинутым домом. Сюда редко кто-либо заходил, даже мальчишки давным-давно облазили всю территорию вдоль и поперек, исследовали все уголки перекосившегося здания и потеряли к нему всякий интерес. Возле дома когда-то был сад, превратившийся теперь в джунгли из-за разросшихся кустов и травы, Горацио упал рядом со старой яблоней и одичавшей розой, чудом не влетев носом в колючие ветви.

Сюда не доносились шум машин, гудки поездов и прочие звуки зверя-мегаполиса. Если закрыть глаза, то будет слышно, как звенит надоедливая мошкара над головой, шелестят листья от дыхания ветерка. И пахнет свежей травой и розами. Можно представить, что ты далеко-далеко, в чудесной стране, где никто не обижает тебя и маму и не разбивает твоих мечтаний, не поднимает на смех, не разрушает того, что ты так долго строил.

Горацио оперся спиной о шершавую кору дерева и, уронив голову на руки, тихо заплакал. Здесь не было мамы, которую не хотелось расстраивать, не было мальчишек, которые могут насмехаться. К чему сдерживаться? Мальчик глотал соленые слезы и с каждой секундой понимал, что не вернется домой. Пусть лучше его съедят злые бездомные собаки, которыми пугают всех детей в округе, но ощутить еще раз это злое спокойное безумие, горящее в глазах отца, увидеть, как сверкнет в воздухе железная пряжка от ремня, почувствовать, как она бьет по спине, рукам... Нет! Ни за что!

Несколько раз Горацио тщетно пытался успокоиться, взять себя в руки и попытаться мыслить здраво, но боль снова и снова побеждала, забирала в свою темную пучину. Мальчик крепко обхватил себя руками, но этот простой жест не мог защитить от страха, который грыз изнутри. Когда слезы закончились, Горацио только горестно всхлипывал. Легче не стало ни капельки. А еще говорят, что если поплакать, боль уйдет.

Сколько прошло времени, Горацио не знал. Из горестного оцепенения его вывел тихий хлопок, напоминающий звук сгорающего водорода (мальчик часто проводил этот простой опыт). Потом рядом послышались чьи-то шаги и женский голос, бубнящий под нос:

- Ну что за чертов город! Я, кажется, опять ошиблась с координатами аппарации, Гриндевальд бы их побрал! Снова трущобы, но тут хотя бы есть островок зелени посреди этих каменных джунглей... - голос на секунду затих, а потом женщина тихо вскрикнула: - Мерлин великий!

И кто-то с шорохом опустился рядом на траву.

Горацио испуганно замер, но головы не поднял. Он ожидал чего угодно - снова криков оттого, что он залез в заброшенный сад, возможно, новых ударов... Но никак не ласковых рук, бережно забирающих из его судорожно сжатых пальцев многострадальные книги, не мягкого голоса, прошептавшего:

- Посмотри на меня, солнышко...

"Солнышко"... На короткий миг Горацио показалось, что это мамин голос. Он вскинул голову в надежде увидеть ее, но на мальчика смотрела чужая женщина с большими серыми глазами и длинными русыми волосами. Увидев его лицо, она покачала головой.

- Кто же тебя так, солнышко?

Мальчик заморгал мокрыми ресницами и сердито вытер кровь с носа.

- Никто, - чуть слышно проговорил ребенок. - Я сам.

- Сам, - горько усмехнулась женщина. - Упал, может быть, и сам, но эти синяки ты не мог сам себе поставить. И так напугаться сам ты не мог.

Горацио отвернулся. Он не хотел и не мог говорить об отце.

- Хорошо, - женщина бережно повернула его к себе и, достав откуда-то чистый платок, вытерла кровь и мокрые дорожки слез с его лица. Затем взяла Горацио за руку.

- А это еще что такое? - нахмурилась она. - Ожог кислотой?!

- Мой химический набор... - горло мальчика перехватило. - Там все разбилось...

- Ничего себе игрушки у магглов! - всплеснула руками незнакомка. - Чтобы я дала своей дочери играть с ингредиентами для зелий?!

Горацио не знал, кто такие "магглы", но из уст женщины это прозвучало очень неодобрительно, "зелья" тоже звучало не совсем понятно. Мальчику захотелось оправдаться.

- Я не разбивал его! Я знаю, как обращаться с кислотой или щелочью. Но отец он... очень разозлился... - и Горацио прикусил язык.

- Все понятно, - холодно произнесла женщина, но тут же мягко добавила: - Посмотри на меня.

Мальчик взглянул на нее исподлобья.

- Как же тебя зовут, смелый алхимик?

- Горацио, - ребенок критически осмотрел женщину и добавил: - В честь Горацио Алжера, писателя. И я не алхимик. Алхимики жили давно, они не были учеными, а только пытались превратить металлы в золото.

- У тебя очень красивое имя, - улыбнулась незнакомка. - Хотя я знаю только шекспировского Горацио. А меня зовут Элейн. И, знаешь, я не была бы так уверена насчет алхимиков, - она подмигнула. - Они принесли много пользы.

Мальчик смотрел на ее доброе лицо, чувствовал, как внутри разливалось странное тепло, и его мягкие волны уносят с собой все страхи и боль. Отступали плохие воспоминания, они словно таяли как грязный ноздреватый снег под ярким весенним солнцем. Горацио увидел, что женщина одета в длинное просторное платье с широкими рукавами. Эта одежда мягкого фиолетового цвета напоминала мантию. Такую странную одежду он видел только у фей и волшебниц из сказок. Он знал, что сказки - это всего лишь выдумка, воплощенная в черные строчки чернил на бумаге, но тогда мальчику так нужно было верить в чудо, что он, запинаясь, осторожно спросил:

- Вы волшебница, да?

Элейн лукаво улыбнулась и прижала палец к губам.

- Тссс... Ты разгадал мой секрет, юный алхимик, но об этом никто и никогда не должен узнать, хорошо? Это будет нашей с тобой тайной.

Горацио серьезно кивнул.

- Тогда иди ко мне, - прошептала Элейн, протянув к нему руки, и мальчик с готовностью прижался к ней, позволив крепко обнять себя.

- Сейчас я помогу тебе, - прошептала женщина и провела ладонью над ожогом на руке Горацио. Ее пальцы окутало легкое свечение, оно было теплым и приятным. Свет проникал глубоко, снимая боль, и поврежденная кожа на глазах приходила в норму, как будто на ней никогда не было красных следов ожога. Удивленно моргая светлыми ресницами, мальчик наблюдал, как Элейн также залечила его синяки на плече и содранные коленки. Губы женщины что-то шептали, но Горацио не мог разобрать слов. Впрочем, это не имело значения. Его поразило не только соприкосновение с настоящим волшебством, рождающее в душе ребенка восторг, но и те доброта и искренность, которыми было наполнено каждое движение, жест и слово Элейн. Горацио так соскучился по участию и сочувствию, ведь в последнее время он не хотел показывать маме, как ему плохо, чтобы не расстраивать ее.

Словно ощутив желание ребенка, женщина крепко прижала его к себе. А Горацио так хотел получить утешение, что, почувствовав под щекой мягкую ткань платья Элейн и ее руки, бережно перебирающие его волосы, вновь расплакался. Она говорила что-то успокаивающее, но мальчик не слышал ее, наслаждаясь только удивительным ощущением покоя. Он слишком устал даже для того, чтобы восхищаться волшебством и выпытывать у Элейн, как она лечит одними только прикосновениями. Горацио хотел, чтобы эта защищенность никогда не покидала его, но женщина, почувствовав, что он успокоился, ослабила объятие и полезла в карман. Оттуда она извлекла длинную деревянную палочку.

- Надо привести тебя в порядок, - чуть извиняющимся голосом проговорила Элейн. - А без этой штуки ничего не получится. Догадываешься, что это?

- Волшебная палочка, - чуть сомневаясь, ответил мальчик.

- В яблочко! - подмигнула женщина и произнесла, указав на Горацио: - Reparo! Сollegare!

Заклинание восстановило разорванные при падении брюки, а еще с лица, волос и одежды Горацио исчезла пыль, которой он вдоволь наглотался во время своего побега из дома. Мальчик осмотрел свою руку, но ни нашел ни единого следа болезненного ожога.

- Спасибо, - смущенно проговорил он.

- Не стоит благодарить меня, - Элейн спрятала палочку обратно в карман и, поймав, немного удивленный взгляд Горацио, пояснила: - Я не очень люблю пользоваться ею, но беспалочковая магия мне доступна только для целительских заклинаний. Нет-нет! - поспешно сказала она, заметив, как в синих глазах ребенка разгорается любопытство. - Тайна, помнишь? - и, получив согласный кивок, спросила: - Если хочешь, можешь мне все рассказать. Тебе нужно поделиться с кем-то.

Горацио боролся между желанием все рассказать и стыдом, охватывающем его при мысли о том, что именно придется рассказывать. Элейн поняла его сомнения.

- Если не хочешь, не говори ничего. Я скажу только одно слово: отец?

Мальчик кивнул и опустил голову. А потом медленно, чуть запинаясь, рассказал о том, что произошло.

- Тебе нечего стыдится, Горацио, - покачала головой женщина, когда ребенок завершил рассказ тяжелым вздохом. - Поверь мне, я знаю, что такое жестокий отец.

- Правда? - с отчаяньем и надеждой спросил ребенок. - Ваш отец тоже?..

- Пил и обижал нас с мамой? - вздохнула Элейн. - Да, дорогой, именно так все и было.

Горацио замялся и смущенно затеребил выдернутую из земли травинку. Он не знал, как выразить грызущую его неуверенность в себе и своих силах. Мальчик слишком хорошо понимал, что эта чудесная встреча очень скоро закончится, он вернется домой, и все начнется сначала. Чудеса ведь не случаются раз в неделю или по заказу. Чудо потому и называется чудом, что может произойти с тобой всего один раз в жизни. А мальчик чувствовал себя опустошенным и не готовым вновь пережить то же, что случилось сегодня.

Элейн молча гладила его по волосам, и эта ласка прибавила ему сил для того, чтобы резко выпалить:

- Вы считаете меня трусом оттого, что я сбежал? - и, покраснев, замолчать.

- Мерлин упаси! - воскликнула Элейн. - Конечно, ты не трус! Ты просто хочешь нормальной жизни в нормальной семье. Зачем лезть на рожон против того, кто заведомо сильнее тебя? Это называется не трусостью, а умом, солнышко, поверь мне.

- Но я...

- Послушай, что я тебе скажу, - Элейн повернулась так, чтобы видеть лицо ребенка. - Может быть, сейчас ты и не согласишься со мной, но твой отец на самом деле слабее тебя. Посуди сам: разве сильный человек будет отыгрываться на других из-за своих собственных слабостей? Нет, сильный человек смотрит в лицо собственным недостаткам и не винит в них окружающих. Твой отец пользуется тем, что ты слабее его. Уж поверь мне, он не будет вести себя также с тем, кто может дать ему сдачи. Это трусость. Я тоже не сразу поняла это, но мой отец завидовал мне, ведь он чувствовал, что прожил свою жизнь зря, а я хорошо училась в школе, интересовалась всем вокруг, много читала, меня хвалили учителя и пророчили мне карьеру... целите... врача. Это была зависть, Горацио. А зависть разрушительное чувство.

Мальчик тяжело вздохнул:

- Что мне делать? Он, наверное, ненавидит меня...

Элейн крепче прижала ребенка к себе.

- Не дай ему сломать тебя, солнышко. Просто помни, что ты сильнее. Я чувствую в тебе силу, доброту, талант. Ты настоящий самородок, Горацио. Золотой, как твои волосы. Я очень редко вижу детей, которые бы так защищали не только свою семью, но даже любимые книги. Детей, которые искренне жаждут новых знаний. Тебе просто нужно время. Подрасти, стать немного мудрее. Не слушай тех, кто хочет унизить тебя, не принимай на веру то, что тебе говорят, особенно такие люди, как твой отец. Их слова ничего не стоят. Твое сердце подскажет тебе, что нужно делать.

Горацио положил рыжеволосую голову на плечо Элейн и слушал ее успокаивающий голос. Она говорила о себе, своей маленькой дочери и ее подруге Молли, у которой почти такие же рыжие волосы, как у Горацио. Потом рассказ Элейн стал больше походить на сказку, где нашлось место и для добрых и злых волшебников, и для драконов и мантикор, и для смешных маленьких эльфов, которые назывались "домашними". Но Горацио был твердо уверен, что это настоящая, всамделишная сказка, а не книжная придумка, потому верил каждому слову. Тихий рассказ, словно спокойные речные воды, растворял в себе все обиды и страхи, уносил куда-то далеко-далеко, откуда для них уже нет возврата.

Лениво подкрадывался вечер, разукрашивая небо розовыми закатными полосами, из-за которых уже виднелся золотой диск заходящего солнца. Умолкали дневные птицы, тихо шелестела высокая трава, тронутая дуновением вечернего ветерка, и голос Элейн начал сливаться с этим умиротворяющим шепотом природы. Горацио попытался сосредоточиться на словах, но понял, что уже находится в объятиях сна и не в силах противиться им.

- Не уходи… - хотел прошептать он, когда понял, что сказка вот-вот закончится, но веки сами собой закрылись, и последним, что он помнил, были губы Элейн, коснувшиеся его лба, и ее шепот:

- Слушай свое сердце...

* * *

Проснулся Горацио, когда было уже почти темно, и лиловые сумерки вот-вот должны были превратиться в ночь. Мальчик лежал на траве, и над ним склонилась мама.

- Вот ты где, соня, - улыбнулась она, увидев, что сын открыл глаза. - В следующий раз предупреждай, если решишь отдохнуть на свежем воздухе.

Горацио огляделся по сторонам. Элейн, конечно, нигде не было. О волшебнице напоминали только залеченные синяки и ожоги и... На траве аккуратной стопочкой были сложены книги без единого следа кислоты, словно только что вышедшие из типографии. Мальчик немного растеряно провел пальцами по тому месту на своей руке, где еще несколько часов назад красовался ожог. Потом вдохнул полной грудью прохладный вечерний воздух.

- Пойдем домой, милый, - сказала миссис Кейн. - Отец спит, как убитый, и вряд ли проснется до следующего полудня. Он был очень сердит, но слишком много выпил. Алкоголь свалил его с ног.

Горацио серьезно кивнул и почувствовал, как губы сами складываются в улыбку. Он поспешно, чтобы мама не заметила изменений, схватил восстановленные книги и крепко ухватился за ее руку.

- Я думаю, мы купим тебе новый химический набор к Рождеству, - миссис Кейн увидела, как сын прижимает к себе стопку книг. - Согласен?

- Ага, - мысли мальчика занимал другой вопрос. - Мама, можно мне книжку про алхимиков?

- Про алхимиков? - миссис Кейн выглядела изумленной. - Если ты найдешь такую книжку, я постараюсь тебе ее купить. Договорились?

Горацио задумчиво кивнул. Как ни странно, каждый шаг, приближающий его к дому, больше не пугал так сильно, как раньше. Вместо давящего серого страха в сердце родилось что-то новое. И это что-то, как маленький светлячок, дарило особенный мягкий, волшебный свет. Юный Кейн не просто хотел верить, он верил, что в его силах изменить что-то в своей жизни. Пускай не сегодня и не завтра, не через неделю и, возможно, даже не через год. Но загоревшийся огонек надежды уже не погаснет так просто - от нескольких злых слов или удара железной пряжки ремня.

Горацио Кейн знал, что сможет сотворить крошечное чудо и без магии, потому что не только волшебники умеют менять этот мир.

Всю дорогу домой перед его глазами стояло лицо Элейн.

* * *

С той встречи прошло почти сорок лет, но воспоминания о ней не изгладились и не потускнели. Возможно, потому что в жизни Горацио слишком часто случались моменты, когда только далекий теплый вечер и серые глаза Элейн оказывались той единственной соломинкой, за которую он цеплялся, чтобы не потерять себя. Горацио Кейн вырос. Из рыжего веснушчатого мальчишки, серьезного и смелого, он превратился в сильного и отважного мужчину, который не боялся рисковать своей жизнью ради спасения других людей. Исчезли смешные веснушки, хотя волосы так и остались огненно-рыжими. Теперь внимательный взгляд синих глаз заставлял нервничать даже закоренелых преступников, а приподнятая рыжая бровь и обманчиво-спокойный голос вызывали трепет у каждого подозреваемого с нечистой совестью. Но Горацио не слишком гордился этим, гораздо более важным он считал другое - возможность защищать тех, кто не мог защитить себя. И сделать это так, чтобы они поверили в лучшее.

Так и сейчас маленькая Эмили, опустившая голову, не верит, что все будет хорошо.

- Эмили... - Горацио наклонился чуть ближе к девочке, но не касался ее, прекрасно зная, что человек, переживший сильнейшее потрясение, боится проникновения в свое личное пространство.

Девочка взглянула на него исподлобья, крепче обхватывая себя руками, но лейтенант успел заметить кровь, которую она закрывала ладонью.

- Эмили... - Горацио понизил голос почти до шепота, чтобы не спугнуть этот хрупкий визуальный контакт. - Ты поранилась. Давай сделаем вот что: у меня есть это, - он показал чистый носовой платок. - Мы приложим его к твоей руке, хорошо? - лейтенант медленно протянул девочке белый кусочек ткани.

Ребенок не сводил глаз с Горацио, словно стремился поймать во взгляде лейтенанта что-то очень важное, и мужчина знал, что. Именно этого он ждал от Элейн много лет назад... Лейтенант мог только надеяться, что в его глазах девочка увидит хотя бы отголоски тех сочувствия, понимания и надежды, что он сам видел во взгляде волшебницы. Он верил в это каждый раз, когда общался с пострадавшим ребенком.

Горацио позволил себе чуть улыбнуться Эмили кончиками губ. Наконец девочка подняла рукав кофточки и дала лейтенанту приложить к глубокой ссадине (видимо, это был результат падения на асфальт) платок.

- Умница, - лейтенант уже собрался похвалить Эмили за смелость, когда она тихо, почти захлебываясь страхом, прошептала:

- Он... Он вернется, да?

Можно было не спрашивать, кого девочка имеет в виду.

- Нет! - Горацио покачал головой, надеясь, что его уверенный голос поможет ребенку поверить. - Нет, Эмили, его никто не пустит сюда. Тебе нечего бояться.

Но глаза девочки наполнились слезами.

- Это я виновата, - всхлипнула она. - Я не послушалась маму, я не хотела идти домой...

- Ты ни в чем не виновата, Эмили, - серьезно проговорил Горацио, - понимаешь? Ни в чем не виновата. Есть только один человек ответственный за то, что случилось, и очень скоро я посажу его в тюрьму, обещаю тебе.

По щекам Эмили потекли слезы, она вытерла их, но слезы не хотели заканчиваться. Тогда лейтенант молча привлек ее к себе, ощутив, как девочка прижалась к нему, тихо всхлипывая. Он очень редко обнимал пострадавших, обычно хватало простых слов утешения и ободряющих прикосновений к руке, но тут был особый случай.

Через несколько минут Горацио подошел вместе с Эмили к Елене. Девочка вцепилась в руку лейтенанта мертвой хваткой.

- Мы с Эмили едет в управление смотреть картинки, - бодро сообщил детективу Салас Горацио и добавил, понизив голос: - Думаю, она сможет опознать преступника.

Елена понимающе кивнула.

Лейтенант повел девочку к своему "Хаммеру".

- Сейчас мы немного покатаемся, Эмили, - услышала детектив Салас. - Тебе нравятся большие машины?..

- Ему не хватает своих детей, - заметила Елене подошедшая Келли.

- Только ты на меня так не смотри, - фыркнула детектив Салас, и криминалист подняла руки в защитном жесте.

- Хорошо-хорошо, пойду осматривать место преступления, - улыбнулась Келли.

Елена смотрела на пыль, оставленную отъехавшим "Хаммером". Она знала, что Горацио наденет наручники на убийцу матери Эмили в ближайшие дни, а то и часы. По скупым рассказам Рэймонда Елена знала об их с Горацио тяжелом детстве. Сам лейтенант Кейн никогда не посвящал ее в подробности своего прошлого. Но каждое его слово, действие, взгляд говорили о том, что целью своей жизни Горацио Кейн поставил защиту других людей. Чтобы с каждыми надетыми на ублюдка наручниками хоть один человек в мире получил надежду на счастливое будущее.

* * *

Альбус Дамблдор как раз собирался выловить последнюю горошину из тарелки с салатом, когда его руки коснулась мадам Помфри.

- Знаешь, Альбус, о чем я подумала, посмотрев на мальчиков Уизли? - задумчиво спросила она.

- О чем, Поппи? - отозвался директор Хогвартса, откладывая вилку и вглядываясь в гриффиндорский стол.

В Большом Зале был в самом разгаре пир, посвященный началу нового учебного года, и как раз сейчас все ученики старательно поглощали ужин, проголодавшись после долгого пути в школу. Огненно-рыжие макушки Фреда, Джорджа и Рона было легко найти - они выделялись на фоне остальных светло и темноволосых голов.

- Я несколько раз вспоминала об этом за последние пару лет, - продолжила мадам Помфри, убедившись, что Дамблдор смотрит на Уизли. - Знаешь, моя мама рассказывала мне про свою поездку в Нью-Йорк к сестре, тетушке Лиззи.

Директор улыбнулся в бороду.

- О, это была знаменитая поездка, Поппи, потому что Элейн оставила тебя на наше попечение здесь, в Хогвартсе. За те три дня, что она отсутствовала, мы все почувствовали на себе, что такое стихийные выбросы магии в дошкольном возрасте.

Целительница смущенно рассмеялась.

- Надо же! А я ничего не помню.

- Это к лучшему, - многозначительно хмыкнул старый волшебник. - Ты пару раз ставила на уши весь Хогвартс. И как Элейн понравилось в Нью-Йорке? Кажется, она была довольна.

- Мама обозвала его "маггловской помойкой" и сказала, что никогда больше туда не вернется, - мадам Помфри улыбалась, глядя вдаль. - Как будто она никогда не была в лондонских трущобах!

Целительница помолчала пару мгновений и заговорила вновь:

- Мама несколько раз рассказывала мне о том, что ошиблась с координатами аппарации, и ее выбросило в какой-то бедный район. Там был маленький мальчик. Мама сказала "рыжий, как закатное солнце, а глазищи сине-зеленые, как теплое море". У него были порванные книжки по маггловской химии, и синяки на руках, потому что его избил отец. Мама помогла ребенку, залечила синяки, успокоила. С тех пор она периодически вспоминала о нем, говорила, что у мальчика была чистая душа и храброе сердце. Ну, Альбус, ты же знаешь, как она иногда любила говорить, с пафосом, - мадам Помфри чуть смутилась.

Дамблдор согласно кивнул.

- Элейн никогда не оставила бы ребенка в беде, - директор подавил вздох. - Она была прирожденным целителем.

- Вот я и думаю, Альбус... - целительница смяла салфетку между пальцами. - Мама хотела найти того мальчика, но, насколько я знаю, не смогла. А ей хотелось бы знать, каким он вырос.

Директор заглянул в глаза мадам Помфри.

- Зная Элейн, я думаю, что не стоит переживать. Если она сказала, что у ребенка есть сила, храбрость и светлые помыслы, то он вырос хорошим человеком, Поппи.

- Я думаю, ты прав, Альбус, - согласилась целительница. - Ты прав.

Альбус Дамблдор перевел взгляд на рыжих Уизли, а потом принялся накалывать оставшуюся горошину на вилку. Он никому не говорил, что незадолго до смерти Элейн Помфри просила его узнать о судьбе того нью-йоркского рыжего мальчика. И Дамблдор не солгал Поппи, когда сказал, что ребенок вырос достойным человеком.


Конец.